Своим мнением о предпосылках подписания исторического документа и его влиянии на экономику и политику региона делится политолог, директор Группы оценки рисков Досым Сатпаев
Прошедший в воскресенье, 13 августа, в Актау пятый саммит прикаспийских государств стал саммитом компромисса, что было видно по подписанной Конвенции о правовом статусе Каспия.
Проблема определения правового статуса стала обсуждаться после распада СССР. Конечно, за этот период между некоторыми прикаспийскими странами была попытка решить этот вопрос по-своему. Например, в июле 1998 между Казахстаном и Россией было заключено соглашение о разграничении дна северной части Каспийского моря в целях осуществления суверенных прав на недропользование, а в мае 2002 был подписан протокол к данному соглашению. Кстати, в июне 2016 президент РФ Владимир Путин подписал закон о ратификации документа, который вносит изменения в соглашение между РФ и Казахстаном о разграничении дна северной части Каспийского моря. Новый протокол предоставляет той компании, которая будет создана уполномоченными организациями России и Казахстана, право пользования участком недр для геологического изучения, разведки и добычи полезных ископаемых без проведения аукциона сроком на 25 лет с этапом геологического изучения недр до 7 лет.
В свою очередь, в 2001 и в 2003 годах было заключено соглашение между Казахстаном и Азербайджаном о разграничении дна Каспийского моря и соответствующий протокол к нему. Кроме этого, между Казахстаном, Азербайджаном и Россией в 2003 было подписано соглашение о точке стыка линий разграничения сопредельных участков дна Каспийского моря. А в 2014 Казахстан и Туркменистан также пришли к аналогичной схеме. Но все эти протоколы и соглашения не ускорили процесс определения правового статуса Каспия. Хотя, по мнению экспертов, позиция Казахстана по данному вопросу была чётко обозначена еще в ходе второго саммита глав прикаспийских государств, который прошел 16 октября 2007 в Тегеране. Она предполагала раздел акватории Каспия на внутренние воды, территориальное море, рыболовные зоны и общее водное пространство. При этом у каждого государства могла быть своя суверенная зона в 22-25 миль, позволяющая установить здесь государственную границу. Но максимум, что было сделано, так это заявление президентов пяти прикаспийских государств в 2014 году по поводу определения национального суверенитета каждой стороны над прибрежным водным пространством в пределах 15 морских миль. Также закреплялось их исключительные права на добычу любых водных биоресурсов в пределах 10 морских миль от берега.
В июле 2016 министры иностранных дел «каспийской пятёрки» в Астане снова не пришли к консенсусу по проекту конвенции о правовом статусе Каспия, который некоторые прикаспийские страны продолжали считать «морем», а другие – «озером». Наиболее жёсткую позицию традиционно занимал Иран, который не присоединился к Конвенции ООН 1982 года о морском праве и считал, что Каспий является озером.
Тегеран долгое время выступал с двумя предложениями: либо поделить шельф на пять одинаковых по площади участков, чтобы каждой из пяти стран досталось по 20% территории, либо вообще ничего не делить и совместно использовать всю акваторию моря. В свою очередь, Казахстан, Азербайджан и Россия поддерживали принцип срединной, или модифицированной, линии разделения Каспия, в результате которой у Ирана было бы около 13% доли на Каспии, в то время как у остальных прикаспийских государств – больше. В 2016 заместитель министра иностранных дел Ирана Ибрагим Рахимпур заявил о том, что его страна не согласится на 13% Каспия. Интересно, что в июле 2016 тогда ещё глава МИД РК Ерлан Идрисов отметил, что к сложным темам во время переговоров были отнесены вопросы прокладки коммуникаций по дну Каспийского моря, а также определения методики разграничения дна. В то время как заместитель министра иностранных дел Азербайджана Халаф Халафов был более оптимистичным, отметив, что в 2016 большая часть вопросов по проекту конвенции о правовом статусе Каспия согласована. И все спорные вопросы планировалось завершить до саммита глав прикаспийских государств в 2018.
Ни рыба, ни мясо
Если судить по факту подписания Конвенции о правовом статусе Каспия, этот прогноз оправдался. Но на самом деле нынешняя конвенция сильно отличается от своей первоначальной версии, которую активно начали обсуждать после первого каспийского саммита в Ашхабаде в 2002. Долгое время копья между прикаспийскими странами ломались вокруг морского или озёрного статуса Каспия. Именно от этого зависела модель деления дна и водной толщи. Но в нынешней конвенции отмечено: у Каспия будет теперь особый правовой статус, так как прикаспийские страны решили отказаться от однозначного толкования статуса Каспия либо в качестве моря, либо озера. Выходит, что первый пункт был уступкой Ирану, а отказ от международных правил по трансграничным озерам – реверансом в сторону остальных прикаспийских стран. Одним словом, ни рыба, ни мясо.
Появление «особого правового статуса» у Каспия оставляет двоякое ощущение. С одной стороны, это лучше, чем ничего. Учитывая, что нефтегазовая сфера является стратегически важной для экономического развития Казахстана, ситуация в Каспийском регионе имеет прямую связь с обеспечением национальной, в том числе экономической, безопасности нашей республики. И, с точки зрения Астаны, подписание хотя бы такого варианта Конвенции о правовом статусе Каспия позволит укрепить стабильность в регионе. Ведь побочными рисками отсутствия правового статуса Каспия был процесс активной милитаризации этого региона, когда практически все прикаспийские государства стали укреплять здесь свои военно-морские силы. Рано или поздно гонка вооружений в каспийском регионе могла достичь верхней границы безопасности, за которой риск вооруженного конфликта увеличивался. А любой военный конфликт на Каспии нанесёт удар по экономическим интересам Казахстана, который сильно зависит от разработки каспийских месторождений и той трубопроводной инфраструктуры, которая здесь существует.
Более того, в 2015 Каспий впервые – не напрямую, а косвенно – был уже втянут в чужой вооруженный конфликт, когда корабли Каспийской флотилии ВМФ России применили крылатые ракеты «Калибр» против террористической организации ИГИЛ в Сирии. И тогда это вызвало озабоченность Туркменистана и Казахстана.
В то же самое время растут и террористические риски в самом Каспийском регионе. Тем более что в Казахстане в последние годы вызывает тревогу активизация радикальных организаций именно на западе страны. Интересно, что в 2016, впервые после очередного теракта в городе Актобе, тогда ещё премьер-министр РК Карим Масимов неожиданно заявил о том, что из-за событий в Актобе «…ряд внешних инвесторов выражает определённую обеспокоенность по ситуации в Казахстане и сохранности внутренних инвестиций». Впервые в истории Казахстана на официальном уровне была сделана привязка террористических рисков к инвестиционному климату в Казахстане.
Вполне обоснованными являются и опасения по поводу того, что ослабление позиций ИГИЛ (ДАИШ) в Сирии и Ираке перемещает внимание этой организации в другие регионы мира. В том числе Центральную Азию, где давно уже созрели благоприятные социально-экономические условия для дестабилизации обстановки, а также в район Каспийского моря, где террористические удары по нефтегазовой инфраструктуре прикаспийских государств могут иметь негативный мультипликативный эффект.Скажем, прорыв крупной военизированной группы боевиков через плохо охраняемую туркменско-афганскую границу в сторону Каспия может наделать немало шума. В этом случае придётся задействовать протокол о сотрудничестве в области борьбы с терроризмом в рамках Соглашения о сотрудничестве в сфере безопасности на Каспийском море, о котором также говорилось во время актауского саммита.
Кому и зачем нужен Каспий
С другой стороны, «особый правовой статус» Каспия, возможно, и помог достичь компромисса между прикаспийскими странами, но возникает ощущение, что он не продлится слишком долго. Подписание Конвенции о правовом статусе Каспия – это лишь полдела. Главное будет заключаться в её реализации на практике.
Как было заявлено в коммюнике Пятого каспийского саммита, в целях эффективного выполнения конвенции в первоочередном порядке прикаспийские страны должны приступить к разработке и согласованию проекта соглашения, касающегося методики установления прямых исходных линий. При этом пока неясно, как будет решаться один из давних болезненных вопросов в виде наличия спорных месторождений на Каспии между Ираном, Туркменистаном и Азербайджаном. Конечно, есть вариант их совместной разработки, как это уже продемонстрировали Россия и Казахстан на некоторых каспийских месторождениях. Хотя странно, что эта модель взаимодействия, которая уже реализуется достаточно давно, всё ещё не была взята в качестве образца ни Баку, ни Ашхабадом, ни Тегераном. И непонятно, будут ли какие-либо подвижки в этом вопросе после подписания конвенции.
Ещё одной проблемой является то, что в условиях геополитического хаоса на глобальном уровне, под воздействием постоянно меняющейся конъюнктуры и политики «двойных стандартов», перестаёт работать даже международное право, а также игнорируются положения многих подписанных межгосударственных документов. Далеко за примером ходить не надо. Взять тот же Будапештский меморандум о гарантиях безопасности в связи с присоединением Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия, который был подписан в декабре 1994 года Украиной, США, Россией и Великобританией. Как мы видим, это не спасло Украину от агрессивных действий России по отношению к её восточной части и Крыму. Или же создание Евразийского экономического союза, чьи принципы функционирования после украинских событий также стала первой нарушать Россия. Поэтому никто не даст гарантий того, что компромиссная Конвенция о правовом статусе Каспия не будет иметь лишь ритуальный характер. Есть риск того, что те или иные прикаспийские государства станут делать акцент на те положения конвенции и подписанные межгосударственные соглашения, которые отражают лишь их интересы.
И вся проблема - в формуле «3-2». Её суть заключается в том, что основными поставщиками каспийской нефти на мировой рынок являются Казахстан и Азербайджан. В то время как для России, Туркменистана и Ирана каспийские нефтегазовые ресурсы не являются приоритетными. Хотя некоторые российские компании работают совместно с Казахстаном при разработке каспийских месторождений, а также являются акционерами Каспийского трубопроводного консорциума. Но десять крупнейших нефтяных месторождений России, такие как Самотлорское, Ромашкинское, Приобское и другие, расположены далеко от Каспия, как, впрочем, и крупные российские газовые запасы. У Туркменистана основные запасы газа также расположены на суше. Для Ирана каспийский углеводородный фактор не так важен, поскольку основную ставку он делает на свои обширные запасы нефти и газа в Персидском заливе. Хотя в 2015 управляющий директор иранской компании по разведке и добыче нефти на Каспии Али Осули вроде бы пообещал представить иностранным инвесторам четыре проекта, связанных с месторождениями на Каспии, но дальше заявлений дело не пошло. К тому же одно из этих месторождений является спорным в отношениях с Баку.
Для России и Ирана Каспий больше интересен как важный источник добычи и экспорта не «чёрного золота» в виде нефти, а «чёрного золота» в виде икры и осетровых, так как два этих государства являются крупнейшими мировыми экспортёрами этой продукции. Поэтому неудивительно, что во время актауского саммита пристальное внимание было уделено вопросам состояния окружающей среды на Каспии, рациональному использованию водных биологических ресурсов и сотрудничеству в области борьбы с браконьерством. Помнится, несколько лет тому назад некоторые российские эксперты даже предлагали заморозить планы по активной добыче нефти и газа в этом регионе, чтобы создать условия для долгосрочного освоения биологических ресурсов моря.
Но в первую очередь Россия и Иран рассматривают Каспий как сферу своих геополитических интересов на стыке нескольких важных регионов. А Казахстан и Азербайджан больше делают ставку на свои экономические интересы, связанные с добычей сырья, в том числе с участием западных нефтегазовых компаний. Но Москву и Тегеран волнуют не вопросы нефтегазового развития региона, а создание препятствий для присутствия на Каспии военных сил третьих стран.
Для Ирана и России этот пункт был наиболее важен в каспийском компромиссе, где от остальных прикаспийских стран требовались гарантии того, что их сотрудничество с Западом не приведет к реализации такого сценария. Поэтому данная тема, которая также красной линией шла во время каспийского саммита в Актау, явно больше отражала интересы России и Ирана, которые чуть ли не на каждой такой встрече поднимают вопросы запрета присутствия иностранных военных сил в регионе. Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит.
Вот и в этот раз президент Исламской Республики Иран Хасан Рухани в Актау опять призвал к запрету любого строительства иностранных военных баз, проходу военных кораблей и подводных лодок, а также провоза военных грузов через Каспий.
Интересно, что незадолго до актауского каспийского саммита в российских СМИ началась информационная истерия по поводу фейковой новости о том, что Казахстан якобы собирается предоставить США свою территорию для открытия военных баз на Каспии после подписания договора о транзите американских грузов в Афганистан через казахстанские порты Актау и Курык. Появление этой истерии не вызывает удивления, так как Россия также долгое время лоббировала введение запрета на присутствие в регионе вооружённых сил третьих стран, не имеющих непосредственного выхода к Каспию, и выступала за запрещение плавания судов под флагами некаспийских государств. Здесь было видно явное сближение с иранской позицией. Такая позиция, кстати, может найти поддержку и в Китае, который рано или поздно усилит свою активность на Каспии в качестве дополнительного центра влияния. Поводом для этого может послужить политика защиты китайских нефтегазовых интересов не только в Казахстане, но и в Туркменистане.
Но большая нефть – это всегда большая геополитика. Ведь те же американские нефтегазовые компании присутствуют в Казахстане и в Азербайджане, где также являются одними из акционеров трубопровода «Баку - Тбилиси – Джейхан», который изначально создавался как дополнительный независимый от России путь транспортировки нефти на мировой рынок не только из Азербайджана, но также из Казахстана. И пока в некоторых прикаспийских государствах будут присутствовать интересы западных нефтегазовых ТНК, в том числе американских, США останутся за карточным столом геополитического каспийского пасьянса.
На этом фоне довольно туманным выглядит предположение о том, что подписанная Конвенция о правовом статусе Каспия предоставит возможность прокладки трубопроводов по дну Каспия. Если это так, то вряд ли при поддержке Запада и в обход России. Ведь частью каспийских геополитических игр долгое время были в том числе активные протесты Москвы против строительства любых подводных нефте- и газопроводов на Каспии, большинство из которых активно лоббировали США и ЕС. Формально акцент в этих протестах делался на высоких экологических рисках. Хотя сама Россия когда-то не менее активно вела строительство Северо-Европейского газопровода по дну Балтийского моря, несмотря на экологические претензии прибалтийских государств.
Кстати, в глаза бросается, что в ходе самого саммита на теме трубопроводов вообще не делали акцента, больше предпочитая говорить о необходимости подготовки пятистороннего соглашения о сотрудничестве в сфере морского транспорта на Каспии. А это явно подыграет интересам всё того же Китая, который в рамках своей инициативы «Один пояс, один путь» заинтересован в увеличении транзита своих товаров через Каспий посредством создания Транскаспийского международного транспортного коридора.
Подготовлено forbes.kz