«Исходим из собственных интересов»: Антон Силуанов — о торговых войнах и противостоянии санкциям

© RT

— Последний раз делали с вами интервью примерно полтора года назад. Вроде бы никаких кардинальных перемен не произошло, но мир всё равно стал другим. Сейчас у всех на слуху слово «деглобализация». При этом лет десять назад все говорили, что мир станет единым, будет одно большое торговое пространство, а получилось наоборот. Люди стали замыкаться в себе и закрываться. Как вам кажется, почему этот маятник качнулся в другую сторону?

— Когда мы говорим о необходимости глобализации и снятия барьеров, происходит рост конкуренции и снижение ограничений в торговле. А это всегда конкурентные преимущества, которые либо снижаются в результате установления барьеров, либо, наоборот, минимизируются, и тогда такая чистая конкуренция, без каких-либо ограничений, действительно даёт дополнительный стимул к увеличению производства и темпов роста глобальной экономики. Но я не думаю, что речь идёт о деглобализации исключительно с точки зрения каких-то народов. Речь идёт просто о защите своих производств, своих товаропроизводителей, своих предприятий. И логика такая: я сделаю конкурентными свои предприятия, лучше будут жить граждане моей страны. Но в конечном счёте всё это приведёт к обратным процессам. Вопрос времени просто.

— Все сейчас недовольны существующими правилами мировой торговли. Все призывают реформировать ВТО. Но с ВТО такая история, что она устраивает страну до тех пор, пока решает какой-то спор в её пользу. В противном случае она перестаёт устраивать. Может, поэтому американцы решили, что будут играть по своим правилам?

— Сейчас идут разговоры о том, что необходимо реформировать Всемирную торговую организацию, ведь она создавалась как объединение стран, которое в первую очередь призвано снимать торговые барьеры.

Немаловажно, что условия для хозяйствования,  продажи товаров на внешние рынки должны быть предсказуемыми, понятными для этих игроков. А что мы видим сейчас? То, что под эгидой обеспечения собственной национальной безопасности все забывают смотреть на ВТО. Когда страна видит, что существует угроза для её безопасности, она отходит от принципов ВТО. Сейчас страны этим пользуются. Для Америки, например, все ограничения — это во многом угроза национальной безопасности. Поэтому если говорить о духе стран, которые участвовали в создании ВТО, то он уже изменился. Изменился как раз в сторону такой протекционистской политики, в сторону защиты своих собственных интересов.

— Что бы вы поменяли в ВТО или в правилах мировой торговли?

— Россия — член ВТО. Мы договорились об определённых принципах и правилах торговли, правилах игры.

И если кто-то из этого объединения говорит о том, что не будет следовать этим правилам из-за угрозы национальной безопасности и по другим причинам, то должны быть какие-то адекватные встречные шаги по отношению к таким странам, которые пытаются игнорировать принципы работы ВТО. Об этом надо подумать. И об этом, кстати, идёт разговор в ходе обсуждения тем мировой торговли на «двадцатке».

— Сейчас главной экономической новостью является тарифная война между Америкой и Китаем. Самый худший сценарий — если не будет никакого договора. Чего мы все так боимся? Ну и будем торговать с пошлинами, это же не конец мира.

— Конечно, это не конец мира. Но это снижение товарооборота, взаимной торговли, снижение потоков капитала, тех же инвестиций. Это также падение спроса на глобальные товары, которыми торгует и Россия. Сокращение экспорта российских товаров влияет на нашу экономику.

Мы — часть мировой экономики. Когда две крупнейшие экономики спорят между собой, это, конечно, касается и ситуации в экономике других стран.

— Когда на ПМЭФ у президента спросили, где вообще место России в этом противостоянии, он очень дипломатично и образно выразился, что Россия — это умная обезьяна, которая наблюдает за этой схваткой и ждёт, чтобы посмотреть, чем всё закончится. Так вот: если все-таки эта умная обезьяна дождётся и дело закончится конфликтом, то России придётся сделать какой-то выбор. Какой?

— Мы в любом случае будем исходить из собственных интересов. Я думаю, так будет поступать каждая страна. А наш интерес заключается в следующем. Мы ориентированы на то, чтобы любые торговые войны, бури, какие-то экономические неурядицы, которые существуют в отдельных странах, в меньшей степени влияли на Россию. Поэтому нам нужно создавать такие условия, чтобы мы могли опираться на собственные силы. Это первое.

Второе. Если мы видим, что вводятся ограничения по каким-то товарным группам, нам надо пробовать подготовить свои предложения. Предложить тем странам, в которых осложняются условия торговли, наши собственные продукты, товары. Поэтому нам надо активнее развивать торговые отношения с китайскими партнёрами, что мы уже делаем. И у нас растёт товарооборот с Китаем — $108 млрд за прошлый год, стоит задача увеличить эту цифру до $200 млрд. Это не связано с какими-то ограничениями и торговыми войнами. Это обусловлено тем, что нам нужно продвигать свой товар вне зависимости от того, есть торговые конфликты или нет.

— Давайте поговорим о Китае и России, об экономическом сотрудничестве. По цифрам у нас нет равномерного, равноправного, сбалансированного экономического соотношения с Китаем. Мы поставляем им сырьё, а они нам — продукты потребления, электронику. Где тесное экономическое сотрудничество с Китаем?

— С точки зрения структуры товарооборота вы абсолютно правы. Мы сейчас договорились с китайскими партнёрами о том, что больше будем заниматься инвестиционным сотрудничеством. И есть интерес китайских бизнесменов вкладывать в российские проекты — это инфраструктура и предприятия. Также есть их проект «Один пояс — один путь».

Я уже не говорю о наших взаимоотношениях в таких областях, как энергетика, строительство атомных электростанций, военно-техническое сотрудничество. Всё это партнёрство, которое связано с точки зрения создания хороших, высокотехнологичных и конкурентоспособных продуктов. Именно такого рода взаимодействия мы как раз и ожидаем от наших партнёров.

Кроме того, в связи с ограничениями, которые вводятся в отношении высокотехнологичных китайских компаний типа Huawei, мы предложили свои собственные наработки, которые есть в части IT-систем, создания сетей 5G. Предложили китайским партнёрам изучить эти наработки, договорились об этом. Поэтому мне кажется, что у нас есть задел, по которому нам интересно работать с китайскими партнёрами, не только в сырьевом секторе.

— В прошлом году Россия закупила порядка 274 тонн золота. Считается, что страны делают так, когда готовятся либо к кризису, либо к войне. К чему готовимся мы?

— Мы просто диверсифицируем «корзины», в которых храним наши золотовалютные резервы. Потому они и называются золотовалютными резервами, что это и золото, и валюта. Просто в последнее время мы сокращали долю активов в американской валюте. Ведь многие американские политики, особенно сенаторы, говорили о необходимости заморозки взаимоотношений и определённых активов, запрете на инвестирование в российский долг и так далее. Риски большие есть.

Поэтому Центральным банком РФ принято решение о снижении доли золотовалютных резервов в американских ценных бумагах. Да, сегодня они надёжные. А какие могут быть приняты решения по отношению к российским инвесторам в эти активы завтра, мы не знаем. Россия, как инвестор, естественно, заботится о том, чтобы вложения были сохранены и ликвидны. Поэтому золото — это достаточно надёжный объект для инвестиций. Конечно, могут быть какие-то колебания в цене на золото, но если посмотреть на тренд, золото не падает в цене.

Мы всё больше своих резервов вкладываем в активы стран, с которыми у нас выстраиваются хорошие, предсказуемые отношения как с политической, так и с экономической точки зрения. Например, Китай.

Мы за последний год увеличили долю вложений в китайские активы примерно до 15%, доведя уровень инвестиций наших золотовалютных резервов в активы, выраженные в юанях. Этого раньше не было. Мы это делаем потому, что юань — это резервная валюта. А во-вторых, торговые отношения с этой страной становятся всё лучше и лучше. Нам выгодно вкладывать в эти активы.

— Где-то полтора года назад, когда мы с вами делали интервью, был новый виток санкций. И общее настроение было таким, что да, это плохо, но мы прорвёмся, будут новые возможности. Собственно, члены правительства и большой бизнес продолжают так говорить. Но сейчас ни я, ни люди вокруг меня не видят этих возможностей, нет такого чувства, что мы стали сильнее. Есть полное ощущение стагнации. Вы правда до сих пор видите эти возможности?

— Сейчас в наших планах мы уже не ориентируемся на то, что что-то изменится. Я уже сказал, что нам надо в первую очередь исходить из своих возможностей, рассчитывать на собственные силы. Что касается того, что вы говорите о стагнации, не соглашусь.

Что произошло с момента нашей последней встречи?

Мы приняли совершенно иную стратегию. Приняли решение и определили национальную цель развития. Сделали национальные проекты, изменили вообще структуру управления в Российской Федерации. Мы начали реализовывать проекты, которые позволяют нам решать ключевые задачи.

У нас не было нормальной инфраструктуры. Выделили специальные ресурсы, разработали соответствующие программы по усилению транспортной и цифровой инфраструктуры. То, что нам необходимо. То, что необходимо для экономического роста. Так что я не соглашусь с вами, что мы в стагнации. Наоборот, у нас идёт большое движение внутри.

— А почему простые люди этого не чувствуют?

— Я не могу сказать, что люди не чувствуют. Во-первых, с этого года население по-другому получает медицинские услуги. У нас серьёзно увеличился тариф на оказание медицинских услуг. Больше стало возможностей для получения качественных услуг, большие вложения начнём делать в транспортную инфраструктуру.

В этом году 1 трлн 700 млрд рублей — это объём средств, направляемых на национальные проекты. Если брать объём ресурсов нашего бюджета, это примерно около 18—19 трлн рублей. То есть десятая часть идёт на национальные проекты. Поэтому мы всё это непременно почувствуем. Люди обязательно это увидят и ощутят на себе, как меняется ситуация по тем направлениям, которые мы непосредственно курируем.

— Нацпроекты должны быть выполнены к 2024 году. Они весьма амбициозные, очень масштабные. Я понимаю, что они качественно изменят жизнь россиян и экономика сделает тот рывок, о котором мы все мечтаем. Но я не до конца понимаю, за счёт кого или чего эти нацпроекты должны осуществляться. За счёт государства, денег налогоплательщиков или за счёт частного бизнеса?

— Основным драйвером, конечно, выступает государство. Мы сконцентрировали финансы, ресурсы для того, чтобы задействовать и частные деньги.

Если брать шестилетку, то общий объём ресурсов, который будет направлен на национальные проекты, оценивается в 25,7 трлн рублей, из которых 13 трлн — это бюджетные средства. А остальное — это уже частные деньги, деньги фондов, в том числе государственных. Поэтому здесь участвуют и государство, и бизнес.

Основная наша задача — экономика и её нужды. Нужны новые ресурсы, новые вложения, новые рабочие места. А это частный бизнес. Чтобы бизнес начал вкладывать деньги в новые проекты, у нас создаются лучшие условия для его работы. Ведь мы говорили о том, что везде есть ограничения в отношении России. Как нам отвечать на них? Созданием более благоприятных условий для инвесторов в нашей стране. Взять ту же самую «регуляторную гильотину», которая должна заработать с 2021 года. То есть отменяются все старые правила регулирования бизнеса, вводятся новые.

— Интерес к России со стороны иностранных инвесторов остаётся большим, но главная проблема — непредсказуемость закона и излишнее «рвение» силовиков в экономические дела. Что конкретно, кроме этих бюрократических изменений к 2021 году, предпринимается для того, чтобы эта главная тревога ушла?

— Я с вами согласен, что есть такие опасения со стороны инвесторов, и нужно сделать более предсказуемыми наши условия для работы бизнеса. В том числе сделать их более мягкими на законодательном уровне.

Кстати, на прямой линии с президентом кто-то сказал, что наши проверяющие органы должны  перевернуть сознание. Потому что они приходят только с проверками и говорят: ты здесь ошибся, здесь у тебя неправильно, здесь заплати штрафы или налоги или доплати, исходя из норм законодательства. Они должны действовать по-другому. Они должны помогать и указывать на  возможные и существующие риски, на необходимость принятия конкретных мер. Сама психология, идеология должны поменяться. Мне кажется, предприниматели больше ждут от нас именно этого, а не предсказуемости.

— Глава Счётной палаты Алексей Кудрин совсем недавно приводил статистику, которая подкреплена данными бизнес-омбудсмена Бориса Титова, что 80% российских предпринимателей боятся вести малый и средний бизнес в России. В основном потому, что не доверяют и даже боятся правовой и судебной системы. Почему мы не можем обеспечить им условия, чтобы они не боялись и вели бизнес в собственной стране?

— Я не думаю, что они боятся правоохранительной системы. Кстати, налоговая служба их практически не проверяет. Менее 1% малого и среднего бизнеса проверяется налоговой службой. Что касается поддержки МСП, у нас действует целый проект. Мы снижаем процентные ставки для них, даём гарантии по кредитам коммерческих банков, переобучаем. Много что делается, вводятся специальные налоговые режимы.

Мы недавно разговаривали с руководителем налоговой службы. Есть предложение вообще сделать отчётность минимальной, сделать её онлайн. Чтобы вообще исключить взаимодействие между проверяющим и бизнесменом.

— Вы бываете в регионах, встречаетесь с предпринимателями, что-то им обещаете. И понятно, что всё происходит под ваши гарантии. Но нас 145 миллионов, остальным-то что делать? Судебная система в этом вопросе очень даже причём. Её не надо менять?

— Работа судебной системы, контролирующих органов, правоохранителей должна быть нацелена на то, чтобы поддерживать предпринимателей. Потому что всем понятно: если бизнеса не будет, то кто вообще будет содержать государство, бюджетную сферу? Кто будет платить налоги, чтобы мы могли содержать здравоохранение и образование, учить, лечить людей? Предприниматели в конечном счёте всё это делают. Поэтому государству нужно создать нормальные, комфортные условия для бизнеса. Мы сейчас больше идём по тому пути, чтобы экономически поддержать предпринимателей. Но есть судебная и правоохранительная системы, которые тоже не могут стоять в стороне. И им тоже нужно меняться, чтобы у предпринимателей не было таких рисков, боязни работать. В этом состоит наша общая задача.

— Вопрос про саммит G20 в Осаке. Можно ли ожидать какого-то прорыва от встреч, которые проведёт российская делегация на «двадцатке»?

— Вы знаете, может быть, каких-то прорывных тем там и не будет. Но я жду изменений, которые могут произойти от двусторонних встреч, в том числе между нашими лидерами, лидером России и американским президентом.

Полную версию интервью смотрите на сайте RTД.