Монетарная политика Национального банка РК по-прежнему вызывает много вопросов. Высокий уровень базовой ставки и операции регулятора по изъятию ликвидности из банковского сектора остаются, с одной стороны, фактором поддержки обменного курса, с другой – одним из главных сдерживающих факторов роста кредитования экономики банками и инфляции. Однако вопреки этому давление на курс тенге сохраняется, а стоимость потребительской корзины продолжает расти.
Дать оценку денежно-кредитной политики Нацбанка и назвать наиболее важные события для казахстанской экономики в этом году мы попросили директора центра прикладных исследований «Талап» Рахима Ошакбаева.
— Рахим Сакенович, подходит к концу 2017 год. Какие события в экономике Казахстана в этом году Вы могли бы назвать знаковыми?
— Первое – это принятие и реализация программы Национального банка по повышению финансовой устойчивости банковского сектора. Но сейчас она реализуется, по сути, волюнтаристски с помощью денежной эмиссии без контроля правительства и парламента, что, на мой взгляд, совершенно недопустимо. Это фактически мина замедленного действия под макроэкономическую стабильность, при том, что Нацбанк полностью провалился в деле осуществления банковского надзора.
Причем дело дошло до цинизма, когда определенные должностные лица Национального банка признаются в том, что его информация по банковскому сектору является недостоверной якобы из-за отсутствия соответствующего законодательства и, что, мол, по этой причине он не может осуществлять должный надзор.
Но извините, права у регулятора самому предлагать изменения в законодательство никто не отменял. Премьер-министр уже призывал Нацбанк вносить свои предложения и обещал поддержку.
Потом скоро уже будет 2 года как президент поручил Национальному банку провести стресс-тестирование банков. Но оно до сих пор не сделано и, как я понимаю, не будет делаться. Возникает вопрос, как без этого регулятор может проводить оздоровление банковского сектора, не зная настоящий масштаб проблем?
Кто-то говорит, что на самом деле в Нацбанке все знают. А где доказательства, что это так, если, по информации регулятора, перед дефолтом Delta bank и Bank RBK в них все было нормально? А потом вдруг узнается, что около 90% их активов – стрессовые.
— Кстати, КазТАГ еще в 2014 году писал о том, что слишком большой рост активов и обязательств Bank RBK до добра не доведет…
— Если экономические обозреватели-журналисты видят риски, а Нацбанк – нет, то о чем вообще можно говорить.
— Что Вы ожидаете от реализации программы регулятора по оздоровлению банковского сектора? К чему она может привести?
— Я думаю, чудес не бывает. Рано или поздно тот пузырь, который надувается Нацбанком, лопнет. Ситуацию пока еще можно контролировать определенное время, делать хорошую мину при плохой игре, держать обменный курс, изымать ликвидность, но мы видим, что стоимость потребительской корзины увеличивается, инфляция и девальвационные ожидания остаются.
Мы делали опрос тех, кто владеет определенными активами. Так вот они прекрасно понимают, чем все это может закончиться. Но очень не хотелось бы, чтобы оздоровление банков вылилось в очередное обеднение населения.
— Какие еще события уходящего года Вы могли бы отметить?
— Еще бы я отметил принятие нового Налогового кодекса. Однако и эксперты, и депутаты парламента признают, что поручение президента не выполнено в части того, чтобы сделать налоговое законодательство простым, понятным, снизить риски.
Самая хорошая новость про этот кодекс заключается в том, что он сохраняет статус-кво, но серьезных улучшений нет. Ключевая проблема налогового законодательства – дисбалансы в налоговых режимах, которые фактически стимулировали развитие теневой экономики, в частности, высокая нагрузка на фонд оплаты труда, осталась нерешенной.
К сожалению, за решение этой проблемы нынешний экономический блок правительства не стал даже браться, не захотел в ней разбираться.
В качестве позитивного события могу отметить работу министерства труда и социальной защиты, которое сделало чуть ли не перепись населения, пытаясь установить реальную картину рынка труда и выявив 5,5 млн незарегистрированных человек с неопределенным статусом, что говорит о масштабах теневого сектора.
Из других событий – это введение обязательного медицинского страхования, как предвестник того, что бюджетная политика теряет инклюзивность, когда расходы на здравоохранение и образование менее приоритетны, чем, например, финансирование квазигоссектора или спасения банков.
На этом фоне министерство здравоохранения вынуждено выдумывать квазиналоги. Теперь медицинским страхованием называется то, что этим не является, а является фактически дополнительным налогом, при котором к тому же снижается доступность и охват медицинскими услугами населения.
Да, нам нужна страховая медицина, но не в том виде, в котором она сейчас внедряется. Всю новую систему обязательного медицинского страхования надо переделывать, чтобы у нас не на словах, а на деле была страховая медицина.
— Недавно министр национальной экономики Тимур Сулейменов заявил, что одной из целей нового стратегического плана развития Казахстана до 2025 является достижение ВВП на душу населения по паритету покупательной способности до $46 100. Реально ли это сделать в течение 7 лет?
— Конечно, можно относиться к этому скептически. Достичь этой цели за обозначенный промежуток времени, вряд ли удастся. Но, я скорее поддерживаю, чем нет, то, что такая цель есть.
Пусть правительство лучше ставит завышенную планку, чем заниженную. Это означает, что ему нужно будет обеспечивать ежегодный рост ВВП минимум на уровне 5%, а по-хорошему на уровне 7%. Причем экономический рост должен быть инклюзивным. Все это должно вывести чиновников из зоны комфорта, в которой они сейчас находятся, и заставить что-то делать – не заниматься «ручным управлением», а создавать условия для малого и среднего бизнеса.
— Что наиболее важное было сделано Вашим центром в этом году?
— Мы в этом году сделали хорошую работу по экометрическому исследованию инфляции, потому, что считаем, ее одной из наиболее актуальных проблем. В результате мы увидели так называемые «ножницы»: с одной стороны, с момента девальвационного шока в Казахстане прошло больше 2 лет, а стоимость потребительской корзины продолжает увеличиваться, с другой стороны, доходы населения существенно не растут. И это указывает на то, что реальные доходы падают и население становится беднее. Причем этот процесс продолжается.
— Получается, что политика Нацбанка по таргетированию инфляции остается неэффективной?
— Я считаю, что ту политику, которую проводит Национальный банк, нельзя считать инфляционным таргетированием, поскольку основной фактор инфляции – волатильность курса, не блокируется. Это первое. При этом разговоры о формировании и работе процентного канала – это только реляции.
На самом деле, как можно говорить про процентный канал, когда Нацбанк изымает большие объемы ликвидности через покупку у банков (участвующих в программе по повышению устойчивости банковского сектора – КазТАГ) облигаций под 4% с последующим размещением вырученных средств и другой ликвидности в нотах регулятора, в то же время, заверяя, что эти деньги не попадут на рынок?
Но ведь тем самым регулятор создает большой денежный навес, который не учитывается в денежной массе М3 и фактически является отложенным фактором инфляции. То есть, по существу, Нацбанком проводится максимально проинфляционная политика.
Во-вторых, серьезно недооценен вклад в инфляцию тарифов естественных монополий. По крайней мере, комплексного подхода в оценке этого фактора я еще не видел.
В итоге мы пришли к выводу, что в этом году действующая антиинфляционная политика не совсем эффективна. Инфляция растет, стоимость потребительской корзины увеличивается. При этом не исключено, что эти показатели маскируются различными статистическими приемами.
В результате это приводит к тому, что у нас макроэкономические условия становятся хуже, а макроэкономические изменения менее предсказуемыми. Из-за этого мы не можем нормально развивать ни одну из отраслей экономики, не связанных с сырьевым сектором.
Плюс к этому потеряна предсказуемость обменного курса. Причем недавно он фактически «отвязался» от нефтяных цен. Причину этого мы как раз видим в политике Национального банка.
— Вы сказали, что Нацбанком не блокируется волатильность обменного курса как основного инфляционного фактора. Но ведь регулятор на самом деле блокирует его через изъятия с рынка ликвидности, тем самым фактически управляя курсом?
— Давайте называть вещи своими именами – это не управление, а манипулирование курсом. Непонятно, как можно называть обменный курс свободноплавающим, когда регулятор изымает ликвидность неестественным способом, так еще и под высокую процентную ставку.
И если из-за этого сейчас нет обвальной девальвации, то где гарантия того, что она просто не откладывается на потом, например, до прихода в Нацбанк нового председателя?
Потом по нотам регулятора выплачиваются большие проценты. А за счет чего это делается? За счет денежной эмиссии. Банки на этом хорошо зарабатывают, получая высокую безрисковую доходность.
Более того, по программе повышения устойчивости банковского сектора банки получили огромные средства, которые они разместили в нотах Нацбанка. Если в прошлом году, чтобы спасать банки, регулятору нужно было идти в правительство и вместе с ним искать деньги – более Т2,3 трлн, то сейчас регулятор нашел другой выход: просто напечатать деньги и раздать их банкам-участникам программы. И это опасно.
— Спасибо за интервью!